скачено с сайта "Блики Тишины" - http://bliki.narod.ru по всем вопросам обращаться: bliki@bk.ru при использовании стихов: Авторство оставлять - обязательно ссылка на сайт - желательна. ============== Роберт Рождественский Благодарен, что мне повезло Говорю, на потом не откладывая: ты - мое второе крыло. Может - самое главное... Но всегда разбираясь в былом, Боль пронзает, как молния: стал ли я для тебя крылом? Стал ли? Смог ли я? * * * Подслушанный разговор. - Снова дралась во дворе? - Ага. Мама, но я не плакала Вырасту - выучусь на моряка Я уже в ванне плавала! - Боже! Не девочка, а беда! Сил моих больше нету. - Мама, а вырасту я когда? - Вырастешь! Ешь котлету. - Мама, купим живого коня? - Коня?! Да что ж это делается? - Мама, а в летчики примут меня? - Примут. Куда они денутся?! Ты же из каждого, сатана, душу сумеешь вытрясти! - Мама, а правда, что будет война, и я не успею вырасти?.. Привычка Необъятная страна все мне сниться по ночам. Было в ней заведено правило такое: Кто не знал, то не знал. А кто знал, тот молчал. А кто знал и не молчал, говорил другое... Захотелось как-то людям жизнь по новому начать. Очень сильно захотелось! Да одно мешает: Кто не знал, не хочет знать. Кто молча, привык молчать. А кто другое говорил, так и продолжает. Алене Знаешь, я хочу чтоб каждое слово этого утреннего стихотворенья, вдруг потянулось к рукам твоим, словно соскучившаяся ветка сирени. Знаешь, я хочу, чтоб каждая строчка, неожиданно вырвавшись из размера и всю строфу разрывая в клочья, отозваться в сердце твоем сумела. Знаешь, я хочу, чтоб каждая буква глядела бы на тебя влюбленно. И была бы заполнена солнцем, будто капля росы на ладони клена. Знаешь, я хочу, чтоб февральская вьюга покорно у ног твоих распласталась. И хочу, чтобы мы любили друг друга столько, сколько нам жить осталось. Ровесникам Артуру Макарову Знаешь, друг, мы, наверно, с рожденья такие... Сто разлук нам пророчили скорую гибель. Сто смертей усмехались беззубыми ртами. Наши мамы вестей месяцами от нас ожидали... Мы росли - поколение рвущихся плавать. Мы пришли в этот мир, чтоб смеяться и плакать, видеть смерть и, в открытое море бросаясь, песни петь, целовать неприступных красавиц! Мы пришли быть, где необходимо и трудно... От земли города поднимаются круто. Век суров. Почерневшие реки дымятся. Свет костров лег на жесткие щеки румянцем... Как всегда, полночь смотрит немыми глазами. Поезда отправляются по расписанью. Мы ложимся спать. Кров родительский сдержанно хвалим. Но опять уезжаем, летим, отплываем? Двадцать раз за окном зори алое знамя подымут... Знаю я: мы однажды уйдем к тем, которые сраму не имут. Ничего не сказав. Не успев попрощаться... Что с того? Все равно: это - слышишь ты? - счастье. Сеять хлеб на равнинах, ветрами продутых... Жить взахлеб! Это здорово кто-то придумал! Другу, которому я не успел написать стихов Есть на свете такие парни - дышит громко, смеется громко, любит громко и шепчет громко! Есть на свете такие парни... Есть на свете такие, парни! К жизни он припадает губами, Пьет ее. И напиться не хочет... И когда - такие! - уходят вдруг, на взлете, на взмахе, на вздохе,- как земля в сентябре, обильны, - ничего не чувствуешь. Только жжет обида. Одна обида. На кого - не знаю. Обида. И гадать не хочу. Обида. Есть на свете такие парни. Все для жизни в них - не для памяти! Память, в общем-то, по иронии - вещь достаточно односторонняя. И бубнить про нее округло в данном случае слишком глупо, слишком горько и бесполезно... Мы - живые. Мы - из железа. Пусть намеком пустые урны крематорий держит за пазухой. Вновь меня. заполняет утро, как улыбка Женьки Урбанского. * * * А. Аграновскому Над камином стучат ходики... Где упали друзья холмики. Навсегда заросли травами. До сих пор их дома в трауре... А другие пошли в физики. Мне о них разузнать - фигушки! Мне у них про дела выпытать - все равно что секрет выболтать... А иные нашли жилочку, может, даже и впрямь - жирную. Полюбили столы крупные. Полюбили слова круглые... Им грешно до меня снизиться, И застыл телефон в книжице. Как рыбешка в углу невода. Номер есть, а звонить - некуда... Похудела моя книжечка. Там, где раньше канат, - ниточка. Там, где раньше моря,- озеро. А заместо весны - осени. * * * Слова бывают грустными слова бывают горькими. Летят они по проводам низинами, пригорками. В конвертах запечатаны: над шпалами стучат они, над кочками: "Все конечно. Все кончено..." * * * "Восемьдесят восемь" Сочетание "88-С" по коду радистов означает "целую" Понимаешь, трудно говорить мне с тобой: в целом городе у вас - ни снежинки. В белых фартучках школьницы идут гурьбой, и цветы продаются на Дзержинке. Там у вас -деревья в листве... А у нас,- за версту, наверное, слышно,- будто кожа новая, поскрипывает наст, а в субботу будет кросс лыжный... Письма очень долго идут. Не сердись. Почту обвинять не годится... Рассказали мне: жил один влюбленный радист до войны на острове Диксон. Рассказали мне: был он не слишком смел и любви привык сторониться. А когда пришла она, никак не умел с девушкой-радисткой объясниться... Но однажды в вихре приказов и смет, график передачи ломая, выбил он: "ЦЕЛУЮ!" И принял в ответ: "Что передаешь? Не понимаю..." Предпоследним словом себя обозвав, парень объясненья не бросил. Поцелуй восьмерками зашифровав, он отстукал "ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!" Разговор дальнейший был полон огня: "Милая, пойми человека! ("Восемьдесят восемь!") Как слышно меня? ("Восемьдесят восемь!") Проверка". Он выстукивал восьмерки упорно и зло. Днем и ночью. В зиму и в осень. Он выстукивал, пока в ответ не пришло: "Понимаю, восемьдесят восемь!.." Я не знаю, может, все было не так. Может - более обыденно, пресно... Только верю твердо: жил такой чудак! Мне в другое верить неинтересно... Вот и я молчание не в силах терпеть! И в холодную небесную просинь сердцем выстукиваю тебе: "Милая! Восемьдесят восемь!.." Слышишь? Эту цифру я молнией шлю. Мчать ей через горы и реки... Восемьдесят восемь! Очень люблю. Восемьдесят восемь! Навеки. Дочке Катька, Катышок, Катюха - тоненькие пальчики. Слушай, человек-два-уха, излиянья папины. Я хочу, чтобы тебе не казалось тайной, почему отец теперь стал сентиментальным. Чтобы все ты поняла - не сейчас, так позже. У тебя свои дела и свои заботы. Занята ты долгий день сном, едою, санками. Там у вас, в стране детей, происходит всякое. Там у вас, в стране детей - мощной и внушительной,- много всяческих затей, много разных жителей. Есть такие - отойди и постой в сторонке. Есть у вас свои вожди и свои пророки. Есть - совсем как у больших - ябеды и нытики... Парк бесчисленных машин выстроен по нитке. Происходят там и тут обсужденья грозные: "Что на третье дадут: компот или мороженое?" "Что нарисовал сосед?" "Елку где поставят?.." Хорошо, что вам газет - взрослых - не читают!.. Смотрите, остановясь, на крутую радугу... Хорошо, что не для вас нервный голос радио! Ожиданье новостей страшных и громадных... Там у вас, в стране детей, жизнь идет нормально. Там - ни слова про войну. Там о ней - ни слуха... Я хочу в твою страну, человек-два-уха! * * * Ежедневное чудо - не чудо. Ежедневное горе - не горе. Настоящее горе другое. И о нем говорить не хочу я. Ежедневные блестки - как ветошь. Ежедневная ноша не давит. В ежедневные слезы не веришь. Не тревожит. Надоедает. Лжет язык в ежедневном застолье. Бесконечные вопли писклявы. Постоянные вздохи - не вздохи. Ежедневная ссора - не ссора... Но, над спелой росой нависая, вдруг встает ежедневное солнце. Ошарашивая. Потрясая. Ежедневной земли не убудет... И шепчу я, охрипнув от песен: пусть любовь ежедневною будет. Ежедневной, как хлеб. Если есть он. * * * * * * Ты мне сказала: "Ночью тебя я видела с другой! Снилось: на тонкой ноте в печке гудел огонь. Снилось, что пахло гарью. Снилось: метель мела. Снилось, что та - другая - тебя у метро ждала. И это было началом и приближеньем конца. Я где-то ее встречала - жаль, не помню лица. Я даже тебя не помню. Помню, что это - ты... Медленно и небольно падал снег с высоты. Сугробы росли неизбежно возле холодной скамьи. Мне снилась твоя усмешка. Снились слезы мои... Другая сидела рядом. Были щеки бледны... Если все это - неправда, зачем тогда снятся сны?! Зачем мне - скажи на милость - знать запах ее волос?.." А мне ничего не снилось. Мне просто не спалось. * * * Человек Пугали богами. А он говорил: "Враки!" Твердили: "Держи себя в рамках..." А он посмеивался. И в небо глядел. И шел по земле. И осмеливался! И рушились рамки! И вновь воздвигались рамки... "Держи себя в рамках..." А он отвечал дерзко! "Держи себя в рамках..." А он презирал страхи. А он смеялся! Ему было в рамках тесно. Во всех. Даже в траурной рамке. * * * А. Киреевой Я, как блиндаж партизанский, травою пророс. Но, оглянувшись, очень отчетливо вижу: падают мальчики, запнувшись за мину, как за порог, наткнувшись на очередь, будто на ленточку финиша. Падают мальчики, руки раскинув просторно, на чернозем, от безделья и крови жирный. Падают мальчики, на мягких ладонях которых - такие прекрасные, такие длинные линии жизни. * * * Д. С. Лихачеву Раскачивается вагон. Длинный тоннель метро. Читающий пассажир выклевывает по слову... Мы пишем на злобу дня и - на его добро. Но больше, правда,- на злобу, на злобу, на злобу!.. Живем, озираясь вокруг. Живем, друзей хороня. Едем, не зная судьбы, и страшно проехать мим. Длинный тоннель метро. Привычная злоба дня... Ненависть проще любви. Ненависть объяснима. * * * Я верующим был. Почти с рожденья я верил с удивленным наслажденьем в счастливый свет домов многооконных... Весь город был в портретах, как в иконах. И крестные ходы - по-районно - несли свои хоругви и знамена... А я писал, от радости шалея, о том, как мудро смотрят с Мавзолея на нас вожди "особого закала" (Я мало знал. И это помогало.) Я усомниться в вере не пытался. Стихи прошли. А стыд за них остался. * * * Волга-река. И совсем по-домашнему: Истра-река. Только что было поле с ромашками... Быстро-то как!.. Радуют не журавли в небесах, а синицы в руках... Быстро-то как! Да за что ж это, Господи?! Быстро-то как.... Только что, вроде, с судьбой расплатился,- снова в долгах! Вечер в озябшую ночь превратился. Быстро-то как... Я озираюсь. Кого-то упрашиваю, как на торгах... Молча подходит Это. Нестрашное... Быстро-то как... Может быть, может быть, что-то успею я в самых последних строках!.. Быстро-то как! Быстро-то как... Быстро... * * * Отволнуюсь. Отлюблю. Отдышу. И когда последний час грянет, звеня,- несговорчивую смерть попрошу дать пожить мне. Хотя б два дня. И потом с нелегким холодом в боку - через десять тысяч дорог - на локтях, изодранных в кровь, я сюда себя приволоку!.. Будет смерть за мною тихо ковылять. Будет шамкать: "Обмануть норовишь?!" Будет, охая, она повторять: "Не надейся... Меня не удивишь..." Но тогда я ей скажу: "Сама смотри!" И на Ниду, как сегодня, как всегда, хлынут бешеные краски зари! Станет синею-пресиней вода. Дюны вздрогнут, круто выгнув хребты, будто львицы, готовые к прыжку. И на каждую из них с высоты упадет Пробежит по дюнам ветер, и они замурлычут, перейдя на басы, А потом уснут, в закат уронив желтоватые мокрые носы. Задевая за тонкие лучи, будут птицы над дюнами звенеть И тогда - хотите верьте или нет - закричу не я, а смерть закричит! Мелко-мелко задрожит коса в руке. Смерть усядется, суставами скрипя. И заплачет... Ей, старухе, карге, жизнь понравится больше себя! * * * Возраст Г. Юшкявичюсу А мы еще мотивы молодежные поем! А мы еще с тобой - ого!- такие же, как прежде. О том, что годы катятся, по детям узнаем. Не по своим, а по чужим, которых видим реже. Еще по пляжу движемся, выпячивая, грудь. И чей-то голос, чей-то взгляд пронзает, как рапира! Но вечером все чаще накатывает грусть, что день опять закончился, а в бок опять вступило. Нет, мы еще - в порядке! Нет, мы еще - вполне! Никто из нас не думает ни о каком покое... Но говорим друг с другом (когда наедине) о женщинах - все меньше. Все больше - о погоде. Еще мы за застольями сидим без маеты, не уставая вроде бы и даже не пьянея... Но мельче с каждым годом газетные шрифты, А лестницы привычные - все круче. И длиннее. * * * Мгновения Не думай о секундах свысока. Наступит время - сам поймешь, наверное: свистят они, как пули у виска,- мгновения, мгновения, мгновения... Мгновения спрессованы в года. Мгновения спрессованы в столетия. И я не понимаю иногда: где - первое мгновенье, где - последнее. У каждого мгновенья - свой резон. Свои колокола. Своя отметина. Мгновенья раздают кому - позор, кому - бесславье, а кому - бессмертие! Из крохотных мгновений соткан дождь. Течет с небес вода обыкновенная... И ты порой почти полжизни ждешь, когда оно придет - твое мгновение. Придет оно - большое, как глоток, глоток воды во время зноя летнего... А, в общем, надо просто помнить долг. От первого мгновенья до последнего. * * * Стихи о хане батые Л. Ковалеву А все-таки ошибся старикан! Не рассчитал всего впервые в жизни. Великий хан. Победоносный хан. Такой мудрец и - надо же!- ошибся. Текла, ревя и радуясь, орда. Ее от крови било и качало. Разбросано горели города, и не хватало стрел в больших колчанах. Белели трупы недругов босых. Распахивал огонь любые двери! Дразнил мороз. Смешил чужой язык. И сабли от работы не ржавели. И пахло дымом, потом и навозом... Все, что еще могло гореть, спалив, к тяжелым пропылившимся повозкам пришельцы гнали пленников своих. Они добычею в пути менялись. И, сутолоку в лагерь принося, всех ставили к колесам. И смеялись: "Смерть!"- если ты был выше колеса. У воина рука не задрожит. Великий хан все обусловил четко. Везло лишь детям. Оставались жить славянские мальчишки и девчонки. Возвышенные, как на образах, что происходит - понимали слабо... Но ненависть в заплаканных глазах уже тогда - не детская - пылала! Они молчали. Ветер утихал. Звенел над головами рыжий полдень. И все-таки ошибся мудрый хан! Ошибся хан и ничего не понял!.. Они еще построятся в полки, Уже грядет, уже маячит битва!.. Колеса были слишком высоки. А дети подрастают очень быстро. * * * Надо верить в обычное. Надо рассчитывать здраво. У поэтов с убийцами, в сущности, равная слава. Кто в веках уцелел? Разберись в наслоенье мотивов... Мы не помним царей. Помним' были Дантес и Мартынов. Бесшабашные, нервные. святые "блюстители долга". Ну, подумаешь, невидаль: однажды вспылили - и только! За могильной оградою все обвиненья напрасны... Пахнут их биографии лишь типографскою краской. Вот они на портретах с улыбками благопристойными... Так что цельтесь в поэтов - и вы попадете в историю! * * * Байкальская баллада Их напрасно весь день искали. Вдалеке от привычных дорог катерок посадило на камни. Уходил на дно катерок. Экипаж катерочка - четверо, да еще пассажирка одна... Видно, так судьбою начертано, что вода чересчур холодна. Знали все (зачем утешаться и надеяться на чудеса?) - в этом климате можно держаться на поверхности полчаса, а потом... Да ну его к черту! Все равно не спасется никто... Капитан взглянул на девчонку: - Парни, ей-то это за что?! Мы пожили не так уж мало, а она всего ничего... Но ведь есть на катере мачта! Это ж - лодка на одного!.. И не надо, сестренка, плакать... Мы немножко обманем смерть... А она: - Не умею плавать...- Он: - Тебе и не надо уметь!.. Мы привяжем тебя, спеленаем - не утонешь во веки веков... Только ты постарайся, родная, доплыви за нас, мужиков. Может, холод взять не успеет... В общем, кончим этот базар! Передашь наши письма на берег. Приготовься. Я все сказал... ...Первый написал коротко: "Извини за почерк - холодно. Извини за кляксы - мокро. Так и потонуть можно. Если не придет к нам спасенье, выйди замуж. Твой Сеня..." А второй на лоб сдвинул шапку. Передал письмо. Ножкой шаркнул. А в письме: "Натаха! Рыдать погоди! Слезы неполезны для красавицы... Мы еще поплаваем! Все впереди! Все впереди, кроме задницы..." Третий к рубке вздыбленной плечом привалился, шевелил губами - широк да невезуч. То ли - матерился, то ли - молился, то ли - что-то важное учил наизусть. "Бывшая жена моя, кончай свою дележку - простыни-подушки, чашки-сапоги... Сбереги Алешку! Алешку. Алешку. Сбереги мне сына. Алешку сбереги... Знаю, что меня ты любила понарошку. Но теперь - хоть мертвому!- перечить не моги: сбереги Алешку. Алешку. Алешку. Я тебя прощаю. Алешку сбереги!.." А четвертый буркнул нехотя: - Некому писать!.. Да и - некогда... ...Письма спрятаны в целлофане. (Лица мокрые, будто в крови.) Помолчали. Поцеловали. И сказали глухо: - Живи...- Подступившие слезы вытерши, привязали, сказали: - Выдержи...- оттолкнули, сказали: - Выплыви...- И смотрели вслед, пока видели... И плыла она по Байкалу. И кричала, сходя с ума! То ль- от гибели убегала, то ли - к гибели шла сама. Паутинка ее дыханья обрывалась у самого рта. И накатывалась, громыхая, фиолетовая темнота! И давили чужие письма. И волна как ожог была... Почтальонша, самоубийца - все плыла она, все плыла. Все качалась под ветром отчаянным, ослепительным, низовым... И была она Чрезвычайным Полномочным Послом к живым! Долгим эхом, посмертным жестом, вдовьим стоном на много дней... ...А потом вертолетный прожектор, чуть качаясь повис над ней. * * * Ностальгия Ностальгия бывает но дому. По Уралу, по Братску, по Дону. По пустыням и скалам белесым, невозможно прозрачным березам. По степям, где метели тугие... У меня по тебе ностальгия. По твоим просыпаньям тяжелым. По глазам и плечам обнаженным По мгновеньям, когда ты со мною. По ночному бессонному зною. По слезам и словам невесомым. По улыбкам и даже по ссорам! По губам, суховатым с морозца... Я, решив с ностальгией бороться, уезжаю. Штурмую платформы. Но зачем-то ору в телефоны! Умоляю тебя: - Помоги мне! Задыхаюсь от ностальгии!.. Ты молчишь. Ты спасать меня медлишь... Если вылечусь - тут же заметишь. * * * Письмо домой Мама, что ты знаешь о ней? Ничего. Только имя ее. Только и всего. Что ты знаешь, заранее обвиняя ее в самых ужасных грехах земли? Только сплетни, которые в дом приползли, на два месяца опередив меня. Приползли. Угол выбрали потемней. Нашептали и стали, злорадствуя, ждать: чем, мол, встретит сыночка родная мать? Как, мол, этот сыночек ответит ей? Тихо шепчут они: - Дыму нет без огня.- Причитают: - С такою семья - не семья.- Подхихикивают... Но послушай меня, беспокойная мама моя. Разве можешь ты мне сказать: не пиши? Разве можешь ты мне сказать? не дыши? Разве можешь ты мне сказать: не живи? Так зачем говоришь: "Людей не смеши", говоришь: "Придет еще время любви"? Мама, милая! Это все не пустяк! И ломлюсь не в открытые двери я, потому что знаю: принято так вверить своим сыновьям,- говорить: "Ты думай пока не о том",- говорить: "Подожди еще несколько лет, настоящее самое будет потом..." Что же, может, и так... Ну, а если - нет? Ну, а если, решив переждать года, сердцу я солгу и, себе на беду, мимо самого светлого счастья пройду,- что тогда?.. Я любовь такую искал, чтоб - всего сильней! Я тебе никогда не лгал! Ты ведь верила мне. Я скрывать и теперь ничего не хочу. Мама, слезы утри, печали развей - я за это жизнью своей заплачу. Но поверь,- я очень прошу!- поверь в ту, которая в жизнь мою светом вошла, стала воздухом мне, позвала к перу, в ту, что сердце так бережно в руки взяла, как отцы новорожденных только берут. * * * - Отдать тебе любовь? - Отдай... - Она в грязи... - Отдай в грязи. - Я погадать хочу... - Гадай. - Еще хочу спросить... - Спроси, - Допустим, постучусь... - Впущу. - Допустим, позову... - Пойду. - А если там беда? - В беду. - А если обману? - Прощу. - "Спой!"-прикажу тебе... - Спою. - Запри для друга дверь... - Запру. - Скажу тебе: убей! - Убью. - Скажу тебе: умри! - Умру. - А если захлебнусь? - Спасу. - А если будет боль? - Стерплю. - А если вдруг стена? - Снесу. - А если узел? - Разрублю! - А если сто узлов? - И сто. - Любовь тебе отдать? - Любовь. - Не будет этого! - За что?! - За то, что не люблю рабов. * * * Из прогноза погоды "В Нечерноземье, - согласно прогнозу, - резко уменьшится снежный покров... Днем над столицей - местами - грозы. А на асфальте - местами - кровь..." * * * Позапрошлая песня Старенькие ходики. Молодые ноченьки... Полстраны - угодники. Полстраны - доносчики. На полях проталинки, дышит воля вольная... Полстраны - этапники. Полстраны - конвойные. Лаковые туфельки. Бабушкины пряники... Полстраны - преступники. Полстраны - охранники. Лейтенант в окно глядит. Пьет - не остановится... Полстраны уже сидит. Полстраны готовится. * * * Для человека национальность - и не заслуга, и не вина. Если в стране утверждают иначе, значит, несчастна эта страна! * * * Неожиданный и благодатный дождь беснуется в нашем дворе... Между датой рожденья и датой смерти кто-то поставит тире. Тонкий прочерк. Осколок пунктира. За пределом положенных дней руки мастера неотвратимо выбьют минус на жизни твоей. Ты живешь, негодуешь, пророчишь. Ты кричишь и впадаешь в восторг. ...Так неужто малюсенький прочерк не простое тире, а итог?! * * * О стену разбивая лбы, летя в межзвездное пространство, мы все-таки рабы. Рабы! Невытравимо наше рабство. И ощущение стыда живет почти что в каждом споре... Чем ниже кланялись тогда, тем громче проклинаем после! * * * В поисках счастья, работы, гражданства странный обычай в России возник: детям уже надоело рождаться Верят, что мы проживем и без них. * * * Воспоминание о большом снеге К. Снег-то какой! Снег-то какой! Снег-то!.. Видно, сегодня он выпасть решил до конца. Будто бы взялся за дело неведомый Некто. Взялся и ты уже вряд ли шагнешь от крыльца. Хлопья нечаянной вечности. Счастья простого. Ты на Земле остаешься со снегом вдвоем... Медленно-медленно. Тихо. Просторно-просторно падает снег, размышляя о чем-то своем. Он заметает неслышно все наши ошибки. Он объявляет всеобщий бессмертный покой... Вот на ладони твоей закипают снежинки. Ты улыбаешься: Надо же! Снег-то какой!.. * * * Никому из нас не жить повторно. Мысли о бессмертьи - суета. Миг однажды грянет, за которым - ослепительная темнота... Из того, что довелось мне сделать, Выдохнуть случайно довелось, может, наберется строчек десять... Хорошо бы, если б набралось. * * * Мустаю Кариму Когда война кончилась, черный снег таял на черных полях, набухали на вязах почки, кюветы были водою полны. Но по-прежнему умирали солдаты в армейских госпиталях, От войны умирали. Хоть и не было больше войны... Умирали солдаты. А в окна весенняя морось летела. И скворцы, приосанясь, подругам в любви клялись... Умирали мальчишки, завершив свое самое первое, самое главное дело: добыв Победу! Словно только для этого и родились. * * * Ах, как мы привыкли шагать от несчастья к несчастью. Мои бесконечно родные, прощайте! Родные мои, дорогие мои, золотые, останьтесь, прошу вас, побудьте опять молодыми! Не каньте беззвучно в бездонной российской общаге. Живите. Прощайте... Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда не виден. Простите меня, если я хоть кого-то обидел! Целую глаза ваши, Тихо молю о пощаде. Мои дорогие. Мои золотые. Прощайте!.. Постичь я пытался безумных событий причинность. В душе угадал... Да не все на бумаге случилось. * * * Программистам, обучающим ЭВМ Проводов натруженные жилы, Алгоритмом сомкнутая мощь: Учится писать стихи машина. Я не против. Я хочу помочь. Я ее программы не нарушу, Одобряя стихотворный зуд... Только - мало в рифму. Надо в душу. Рифмы рифмами. Не в этом суть... Пусть же, как положено, вначале Втиснутся в машинные зрачки Уравненья счастья и печали, Формулы удачи и тоски. Но однажды пусть она, машина, Осадив свой электронный бег, Зная все конструкции снежинок, Тихо спросит: "Что ж такое снег?..." "Как это возможно - запах детства?..." "Почему вам снится скрип саней?..." И пускай непостижимо тесно В ящике железном станет ей! Пусть она, как мы, почует ветер. Испытает пусть, к земле склонясь, Зависть к тем, кто жил до нас на свете, Ревность к тем, кто будет после нас. (Это сделать непременно стоит, Если уж всерьез учить ее.) Пусть она - хотя бы раз застонет, Ощутив бессилие свое. Пусть почует жар нетерпеливый И запомнит, как приказ: "Живи!" Если б вся любовь была счастливой, Не было бы песен о любви... Поднимаясь на дыбы ершисто, Собственный обозначая путь, Пусть она единожды решится (Не подумав !) сделать что-нибудь. Пусть потом опомнится, остудит Мозг несметный, но ему назло, - Проклянув себя, опять поступит Глупо, нелогично и светло! Спутает, что важно что неважно. Вымолвит: "Какие пустяки!..." ...Может быть, тогда машина ваша И напишет настоящие стихи. * * * Позвони мне, позвони, Позвони мне, ради Бога. Через время протяни Голос тихий и глубокий. Звезды тают над Москвой. Может, я забыла гордость. Как хочу я слышать голос, Как хочу я слышать голос, Долгожданный голос твой. Без тебя проходят дни. Что со мною, я не знаю. Умоляю - позвони, Позвони мне - заклинаю, Дотянись издалека. Пусть над этой звездной бездной Вдруг раздастся гром небесный, Вдруг раздастся гром небесный, Телефонного звонка. Если я в твоей судьбе Ничего уже не значу, Я забуду о тебе, Я смогу, я не заплачу. Эту боль перетерпя, Я дышать не перестану. Все равно счастливой стану, Все равно счастливой стану, Даже если без тебя! * * * Эхо любви Покроется небо пылинками звезд, И выгнутся ветки упруго... Тебя я услышу за тысячу верст, Мы - эхо, Мы - эхо, Мы - долгое эхо друг друга. И мне до тебя, где бы ты ни была, Дотронуться сердцем не трудно. Опять нас любовь за собой позвала, Мы - нежность, Мы - нежность, Мы - вечная нежность друг друга. И даже в краю наползающей тьмы, За гранью смертельного круга, Я знаю, с тобой не расстанемся мы, Мы - память, Мы - память, Мы - звездная память друг друга. * * * Надо верить в обычное. Надо рассчитывать здраво. У поэтов с убийцами, в сущности, равная слава. Кто в веках уцелел? Разберись в наслоенье мотивов... Мы не помним царей. Помним были Дантес и Мартынов. Бесшабашные, нервные. святые "блюстители долга". Ну, подумаешь, невидаль: однажды вспылили - и только! За могильной оградою все обвиненья напрасны... Пахнут их биографии лишь типографскою краской. Вот они на портретах с улыбками благопристойными... Так что цельтесь в поэтов - и вы попадете в историю! * * * Дочке Катька, Катышок, Катюха - тоненькие пальчики. Слушай, человек-два-уха, излиянья папины. Я хочу, чтобы тебе не казалось тайной, почему отец теперь стал сентиментальным. Чтобы все ты поняла - не сейчас, так позже. У тебя свои дела и свои заботы. Занята ты долгий день сном, едою, санками. Там у вас, в стране детей, происходит всякое. Там у вас, в стране детей - мощной и внушительной,- много всяческих затей, много разных жителей. Есть такие - отойди и постой в сторонке. Есть у вас свои вожди и свои пророки. Есть - совсем как у больших - ябеды и нытики... Парк бесчисленных машин выстроен по нитке. Происходят там и тут обсужденья грозные: "Что на третье дадут: компот или мороженое?" "Что нарисовал сосед?" "Елку где поставят?.." Хорошо, что вам газет - взрослых - не читают!.. Смотрите, остановясь, на крутую радугу... Хорошо, что не для вас нервный голос радио! Ожиданье новостей страшных и громадных... Там у вас, в стране детей, жизнь идет нормально. Там - ни слова про войну. Там о ней - ни слуха... Я хочу в твою страну, человек-два-уха! Чудо Так полыхнуло - сплеча, сполна - над ледяным прудом! .. (Два человека - он и она - были виновны в том...) В доме напротив полночный лифт взвился до чердака. Свет был таким, что мельчайший шрифт читался наверняка... Так полыхнуло, так занялось - весной ли, огнем - не понять. И о потомстве подумал лось, а заяц решил линять. Землю пробили усики трав и посверлили лучи. Тотчас, об этом чуде узнав, заспешили с юга грачи. На лентах сейсмографов стала видна нервная полоса... (Два человека - он и она - глядели друг другу в глаза...) Реки набухли. Народ бежал и жмурился от тепла. Кто-то кричал: "Пожар! .. Пожар! .." А это любовь была. Стихи, написанные восьмого марта Все равно что за снегом идти в Африку, а за новою книжкой стихов - в мебельный и уныло просить со слезой в голосе адрес господа бога в бюро справочном, все равно что ругать океан с берега за его невниманье к твоей личности, все равно что подснежник искать осенью и, вздыхая, поминки справлять загодя, все равно что костер разводить в комнате, а гнедого коня в гараже требовать, и упорно пытаться обнять облако, и картошку варить в ледяной проруби, все равно что на суше учить плаванью, а увесистый камень считать яблоком, все равно что от курицы ждать лебедя - так однажды решить, будто ты полностью разбираешься в женском характере! Балада о таланте, Боге и черте Все говорят: "Его талант - от бога!" А ежели - от черта? Что тогда?.. Выстраиваясь медленно в эпоху, ни шатко и ни валко шли года. И жил талант. Больной. Нелепый. Хмурый. Всего Гомера знавший назубок, Его считал своею креатурой тогда еще существовавший бог. Бог находил, что слог его прекрасен, что на земле таких - наперечет!.. Но с богом был, конечно, не согласен тогда еще не отмененный черт. Таланту черт шептал: "Опомнись, бездарь! Кому теперь стихи твои нужны?! Ведь ты, как все, погибнешь в адской бездне. Расслабься! Не отягощай вины". И шел талант в кабак. И - расслаблялся. Он пил всерьез! Он вдохновенно пил! Так пил, что черт глядел и умилялся. талант себя талантливо губил!.. Бог тоже не дремал! В каморке утлой, где - стол, перо и пузырек чернил, бог возникал раскаяньем наутро, загадочными строчками дразнил... Вставал талант, почесываясь сонно. Утерянную личность обретал. И банка огуречного рассола была ему нужнее, чем нектар... Небритый. С пересохшими губами. Упрямо ждал он часа своего... И строки на бумаге проступали, как письмена,- отдельно от него. И было столько гнева и напора в самом возникновенье этих строк!.. Талант, как на медведя, шел на бога! И черта скручивал в бараний рог!.. Талант работал. Зло. Ожесточенно. Перо макая в собственную боль. Теперь он богом был! И был он чертом! А это значит: был самим собой. И восходило солнце над строкою!.. Крестился черт. И чертыхался бог. "Да как же смог он написать такое?!" ...А он еще и не такое мог. * * * Этих снежинок смесь. Этого снега прах. Как запоздалая месть летнему буйству трав. Этих снежинок явь. Призрачное крыло. Белого небытия множественное число... Этого снега нрав. Этого снега боль: в небе себя разъяв, стать на земле собой... Этого снега срок. Этого снега круг, Странная мгла дорог, понятая не вдруг. Выученная наизусть, начатая с азов, этого снега грусть. Этого снега зов... Медленной чередой падающие из тьмы в жаждущую ладонь прикосновенья зимы. * * * Будь, пожалуйста, послабее. Будь, пожалуйста. И тогда подарю тебе я чудо запросто. И тогда я вымахну — вырасту, стану особенным. Из горящего дома вынесу тебя, сонную. Я решусь на все неизвестное, на все безрассудное — в море брошусь, густое, зловещее, и спасу тебя!.. Это будет сердцем велено мне, сердцем велено… Но ведь ты же сильнее меня, сильней и уверенней! Ты сама готова спасти других от уныния тяжкого, ты сама не боишься ни свиста пурги, ни огня хрустящего. Не заблудишься, не утонешь, зла не накопишь Не заплачешь и не застонешь, если захочешь. Станешь плавной и станешь ветреной, если захочешь… Мне с тобою — такой уверенной — трудно очень. Хоть нарочно, хоть на мгновенье — я прошу, робея,- помоги мне в себя поверить, стань слабее. * * * Хотя б во сне давай увидимся с тобой. Пусть хоть во сне твой голос зазвучит: В окно - не то дождем, не то крупой с утра заладило. И вот стучит, стучит: Как ты необходима мне теперь! Увидеть бы. Запомнить все подряд: За стенкою о чём-то говорят. Не слышу. Но, наверно,- о тебе!.. Наверное, я у тебя в долгу, любовь, наверно, плохо берегу: хочу услышать голос - не могу! Лицо пытаюсь вспомнить - не могу!.. :Давай увидимся с тобой хотя б во сне! Ты только скажешь, как ты там. И всё. И я проснусь. И легче станет мне: Наверно, завтра почта принесет письмо твое. А что мне делать с ним? Ты слышишь? Ты должна понять меня - хоть авиа, хоть самым скоростным, а все равно пройдет четыре дня. Четыре дня! А что за эти дни случилось - разве в письмах я прочту?! Как эхо от грозы, придут они: Давай увидимся с тобой - я очень жду - хотя б во сне! А то я не стерплю, в ночь выбегу без шапки, без пальто: Увидимся давай с тобой, а то: А то тебя сильней я полюблю.